Военные действия - Страница 69

– Для меня честь быть вашим гостем.

Обменявшись с прибывшими традиционными вежливыми фразами, Хэвелс провел их в свой кабинет. Это было небольшое, но весьма изысканное помещение с мраморными колоннами вдоль стен и куполообразным потолком, напоминающим собор в Басре.

Свет поступал через отверстие в самой вершине купола. Других окон не было.

Гости разместились в коричневых кожаных креслах. Хэвелс закрыл тяжелую дверь и занял место за массивным столом.

– У нас есть источники в президентском дворце, – улыбнулся он. – Допускаю, что у них есть источники здесь. Поэтому лучше говорить наедине.

– Разумеется, – проворчал Худ. Хэвелс скрестил перед собой руки.

– Во дворце ожидают серьезных терактов. По их данным, удар будет нанесен сегодня после полудня. Так или иначе, я приглашен на прием и должен прибыть, – посол взглянул на часы, – через девяносто минут. По плану я проведу там остаток дня, обсуждая с президентом различные вопросы. После нашей беседы состоится обед...

– Как-то раз президент Сирии заставил нашего госсекретаря два дня ждать аудиенции, – перебил посла доктор Наср.

– А французского президента продержал четыре часа в приемной, – добавил Бикинг.

– Если позволите мне закончить, – улыбнулся Хэвелс, – на встречу также приглашены русский и японский послы. Думаю, что мы будем находиться рядом с президентом до разрешения кризиса.

– Разумеется, – кивнул Худ. – Если что-то случится с ним, пусть пострадают и другие.

– Сомневаюсь, что он вообще появится на этой встрече, – заметил Бикинг. – Не исключено, что президента уже нет в Дамаске.

– Это вполне возможно, – согласился Хэвелс.

– Если начнется наступление на столицу, – сказал Наср, – ни Москва, ни Вашингтон, ни Токио не смогут вмешаться в события.

– Конечно, – кивнул Хэвелс.

– Я не удивлюсь, если атаку на президентский дворец проведут сирийские солдаты, переодетые в курдов. Они перебьют всех, кроме президента, который автоматически станет национальным героем.

– И это возможно, – сказал Хэвелс и посмотрел на Худа, – Поэтому, Пол, любая разведывательная информация весьма пригодится.

– Я немедленно свяжусь с Оп-центром, – кивнул Худ. – Кстати, что известно о моей встрече с президентом?

– Все устроено, – произнес Хэвелс.

– Когда? – с нехорошим предчувствием спросил Худ.

Хэвелс расплылся в улыбке.

– Вы приглашены во дворец вместе со мной.

Глава 37

Вторник, час тридцать три минуты дня

Долина Бекаа, Ливан

Фил Катцен скорчился на железной сетке, которая служила полом в его тесной и темной камере. Он быстро привык к затхлому воздуху глубокой ямы и запаху пота и испражнений людей, томившихся здесь прежде. Когда донеслись крики Роджерса и вонь горелой плоти, Катцен понял, что его неудобства – сущие пустяки.

Он слышал стоны генерала, и по щекам его текли слезы. Рядом с ним сидел, обхватив колени руками, Лоуэлл Коффи.

– О чем думаешь? – спросил Катцен.

– Вспоминаю, как я работал в суде, – проворчал сосед по камере. – Как-то раз пришлось разбирать дело рабочего, который взял в заложники своего босса.

Думаю, сейчас бы я подошел к этому случаю по-другому.

Катцен кивнул. В университетах многому не научат. Он вспомнил, как посещал занятия для американцев, отъезжающих в другие страны. В течение целого семестра он ходил на лекции профессора Брайана Линдсея из Центра реабилитации жертв войны города Копенгагена. В то время было модно приглашать в университеты людей, которые побывали в плену и перенесли пытки.

Выступающие рассказывали, как им отбивали подошвы навсегда лишали чувства равновесия, разрывали барабанные перепонки, выбивали зубы, загоняли иголки под ногти и втыкали палки в горло, Одну женщину поместили под стеклянный колпак и держали там до тех пор, пока ее пот не поднялся до уровня колен. Курс должен был помочь студентам осознать природу пыток на случай, если их вдруг захватят в плен. До чего же все это было глупо и надуманно!

Впрочем, одно оказалось, безусловно, верным: если ему будет суждено выжить, самые глубокие шрамы останутся не на теле, а на психике. Чем дольше продлится заключение, тем меньше останется шансов на излечение. Приступы паники или хронической растерянности могут возникнуть в любую минуту, стоит лишь вновь столкнуться с тем, что окружает его сейчас: грязью, неприятным запахом или криком, темнотой или струящимся из-под мышек потом. Чем угодно.

Скорчившись на полу, Катцен пытался взглянуть на себя и своих товарищей со стороны. Вот и закончилась первая эмоциональная фаза, через которую проходят все заложники – этап отрицания и бунта. Теперь они вступали в тяжелую и отупляющую полосу смирения. Она может длиться несколько дней. Иногда ее оживляют вспышки счастливых воспоминаний. В конце наступит пересмотр ценностей.

Если, конечно, они доживут до конца.

Катцен прикрыл глаза, но слезы продолжали капать. Роджерс выл, как заточенный в клетку пес. Временами доносился лязг его наручников. Рядовая Девонн не громко, но взволнованно говорила, пытаясь ободрить генерала:

– Держитесь, Майк! Я с вами. Мы все с вами.

– Мы с вами! – заревел рядовой Папшоу, чья клетка находилась слева от Катцена. – Мы все с вами!

Вой Роджерса перешел в вопли. Короткие, резкие, агонизирующие. Катцен уже не слышал голоса Сондры. Папшоу выкрикивал ругательства, справа кого-то начало рвать – кажется, Мэри Роуз. Седен все еще находился без сознания.

Не было слышно ни одного человеческого, цивилизованного звука. За несколько минут террористам удалось превратить группу образованных, интеллигентных людей в затравленных, жалких животных. И если бы Катцен не был одним из этих животных, он, безусловно, оценил бы простоту методов, каковыми это было достигнуто.